Блог директора страхового агентства «Абсолют Спб»
Игоря Мишукова
История Четвертая:
Сказка о новом доме
К 110- й годовщине Первой Русской революцииВ неком царстве, в неком государстве, жил в деревне Старик. И, как полагается, была у него Жена и трое сыновей. Старший сын был статен и силен — весь в отца, и красив — в мать, да вдобавок всякое дело в руках у него спорилось. За что ни возьмется, все — раз! — и готово. И землю пахать, и лес валить и избу срубить — все может. Поэтому не удивительно, что быстро нашел от себе красавицу-жену, но до времени остался в отцовском доме жить.
Средний сын был похож на старшего, но как-то пожиже — ростом поменьше, в плечах поуже, работает поплоше… Впрочем, как старики говорили — как в зрелый возраст войдет, посмотрим. А пока — пускай в подмастерьях походит.
Третий сын — тот на первых двух и вовсе не похож был. Да и не удивительно, потому что Старику то он не родной был. Подкидыш. Нашли как-то у дороги проезжей детскую люльку резной работы, а в ней — на шелковых простынках, под пуховым одеяльцем спал крохотный младенчик. Ну старикова Жена и забрала его в семью. Старик-то не возражал:
— Kак раз до комплекту не хватает, - говорил он. Так и остался Третий сын у Старика жить. По малолетству ни к какому делу не прибился, и ничему особенно не научился — то в поле пастухом, то на реке рыбаком…
Так вот и жили. А дом-то у Старика был знатный — и большой, и красивый, и прочный. От предков достался. Еще прадед стариков фундамент клал… А может и прапрадед — кто теперь вспомнит? По нашим-то местам первый дом был. Много-много лет уж простоял он до рождения Старика и еше больше простоял бы после его смерти, если бы не стало на Старика накатывать. Как накатит, так Старик выпьет стакан самогону, крякнет, огурцом закусит и начнет:
— Не-ет, не правильно крышу крыли — течет! И половицы скрипят — первая и шешнадцатая, и потолка край просел! Надо, надо уж дом сносить — не годится никуда!
И пошло и поехало… Накатило, как говорится…
А Жена старикова все слушает-слушает, а потом, как прикрикнет:
— Сдурел ты совсем, старый! Где ж это видано — из-за крыши дом сносить?! Да такого дома тебе в жизни не построить! Останемся мы с тобой на старости лет бомжи бездомные! Меня тебе не жалко — о детях подумай!
А Старик-то, хоть грозен был, да Жену-то уважал, побаивался даже. Поэтому в спор с ней не лез, залудит еще сто грамм, да и на печь отправляется — спать.
Однако, каждому свой срок отмерян и померла у Старика Жена. Ох уж и горе было! И сам Старик рыдал, и сыновья, и невестка, и внучата (у старшего сына–то уже дети пошли), да и все соседи тоже. А как иначе? Была она женщина добрая и умная, и хозяйственная, и приветливая, хоть временами и строгая. Так вот и положили ее в сыру землю, закопали и пошли с кладбища домой. Пока шли — вроде ничего, приободрились, слезы высохли… Но как вошли Старик с сыновьями в дом, а дом-то пустой! Нет больше в нем хозяйки, нет ласковой матери, нет доброй бабушки. От тоска-то их и защемила!
— Тащи, — кричит Старик Среднему, — тащи выпить! Стоит у меня в подполе бутыль самогона дедовского — на лесной траве, да медвежьей слезе настоянного! Тащи, сейчас выпьем, что б тоска сердце отпустила!
Притащил. Выпили. Сидят. И вдруг — кап! И потом еще — кап! — с потолка вода — за окошком дождь, а крыша-то протекает!
— А-а, мать твою в душу, — заорал Старик страшным голосом, - протекает! Ну, сейчас поправим!
— И хвать топор, да на крышу. А крыша-то была отличная, черепицой крытая. Теперь таких не делают. И всего-то с одного краю, чуть-чуть протекла… Но Старика уже было не остановить — разнес, разрубил крышу, а потом лег и уснул.
Наутро проспался, конечно, но не поумнел.
— Раз уж начали, — говорит, — так что останавливаться? Надо дом сносить и новый ставить, там и заживем снова счастливо. Не так, как раньше, с Женой своей я живал, но тоже счастливо… А в этом доме — все одно нам не жить.
Сыновья переглянулись — но спорить-то не стали.
И пошла у них веселая работа — старый дом крушить. Ломать — так ломать! Рубить — так рубить! Зачем жалеть старое, когда новое во сто крат лучше будет! Так разошлись — только щепки летят! Все в работе — и Старик, и сыновья, и невестка, и дети! Был дом — и нет его! Только гора досок и палок всяких и остатки фундамента, как зубы гнилые, из земли торчат…
— Хорошо, — улыбается Старик, – очень хорошо! Теперь сыны возьмемся за лопаты — и будем новый котлован копать. Под наш новый дом, где будет у нас счастье.
— Стой, батя, — говорит тут Старший, надо же и о себе подумать. Все лето мы в одной землянке прожили, но зима на носу, а у меня — ребятишки малые, да баба на сносях — как зиму жить? Давай-ка, лучше пока построим малый дом — теплую времяночку, а уж весной за котлован примемся…
— Ве-е-есной! — аж взорвался Старик, — Ве-есной! Да ежели до весны все отложить, когда дом-то достроим. Через десять лет что ли, дурень ты неумытый?! А счастье-то нам без нового дома не видать! Верно ведь?
— Верно, верно, – закивали сыновья (были они послушные ребята, хорошо их мать воспитала).
— Ну, раз верно – давай котолован копать! И никаких тее времяночек! А твоя — ничего, и в землянке родит! Меня вот мать вообще в лесу под кустом родила и, как видишь, жив-здоров!
И принялись они за котолован… А время-то пошло холодное, сырое — осень. Дожди за дождями… В землянке дух — сырой, тяжелый и вода с земляного полу не уходит… Как тут не заболеть? А уж тем более ребеночку малому… Короче, родился ребеночек и в туже ночь-то и помер. А мать — в горячке с лежанки не встает. Вот горе-то!
Как с кладбища вернулись, Старший в землянку не зашел, к поминкам не притронулся, слова не сказал, а взял топор — и за бревно (бревна-то уже для нового дома завезли). Времянку рубить. Старик крякнул, рукой махнул и пошел ему помогать, остальные сыновья — за ним. Так и работали молча весь день до вечера и всю ночь до рассвета. А поскольку мастера все-таки были, к утру срубили домик–пряник, времяночку. Хоть маленькая, да заглядение — ладная, да новехонькая, оконца стеклами блестят, печь топится. Да только не успели — умерла молодая хозяйка еще до рассвета. Так и не увидела счастья-то…
Ну схоронили ее, сели помянуть. Выпили по стакану. Старик подумал и бутылку-то — раз под стол.
— Батя, ты чего?, — спрашивает Старший.
— Дык, чего?, — пожал плечами Старик, — Её, страдалицу, уж не вернуть. А нам завтра на стройку…
Договорить–то он не успел, потому как Старший — хвать его за бороду: — Ах ты, поскудник старый! Ах, ты мироед! Жену мою уморил, ребёнка уморил — и мало тебе?! Моей смерти хочешь?!
Ну и по морде его — хрясь! И еще вдругорядь — хрясь! А сыновья-то молчат, никогда они такого не видали, только глазами хлопают.
А бутылка-то упала и разбилась. Старший увидел это опять к Старику подступает: — Ну, старый, давай бабло! Пойду водку пить, гулять, горе свое заливать! — И был он настолько страшон, что Старик не пикнул — отдал весь кошель. А там как раз деньги на фундамент нового дома припасены были. Но что делать? Тут уж лучше — без денег, да живому остаться.
Ушел Старший. Старик в себя пришел, говорит сыновьям: — Повредился, мол, парень в уме! С горя, бывает такое. Ничего, мы его поправим. Как вернется, только в дом войдет, мы его — раз! — лопатой по башке. Мозги на место и встанут.
Так и сделали. Только мозги-то похоже не совсем "на место" встали. Стал Старший, вроде, как дите малое. Работать-то может, руки дело-то помнят, а вот говорить уже — нет. Так, мычит что-то… Да и вообще — как дела нет, сядет себе на солнышке, голову на бок и пузыри из слюней пускает…
А дом-то они все-таки достроили. Конечно, похуже старого вышел. И пониже и пожиже. Однако, кое-какие улучшения все же имелись. Канализацию, например, провели. Вот от нее-то беда и вышла.
Уж не знаю как, да прорвало ее. Да таким манером, что все наружу и вылетело. Залило весь дом тонким слоем. Вонища-ща исключительная! Выбежали они на улицу. Сидят, вроде как погорельцы, не знают, что и делать. Тут Третий сын себя и показал.
— Не могу, говорит, больше в дерьме вашем находиться! Человек я происхождения невашего, благородных кровей, вероятно, и жить с вами не желаю!
— Скажите-пожалуйста, фон барон!, — отвечает ему старик, — А где ж ты проживать собираешься, Дон кихот ламанческий, под кустом что ли?
— Уж не знаю где, может родственников своих благородных отышшу, а так — есть где перекантоваться, — отвечает Третий, взял свою люльку заморскую, изукрашенную, да ушел. Это он погорячился, конечно, поскольку в люльке такой, хоть и заморской, взрослому человеку никак невозможно поместится.
Вот так. А наутро и Старик преставился. Лет-то ему было немало, да и стройка здоровье в конец разорила. Так что, вообщем, неудивительно это.
Как Старика схоронили, Средний и говорит племянникам (сыновья-то Старшего подросли тем временем): — Ну ребята, давайте добро делить. Поскольку, папашка ваш в прострации пребывает, нам с вами и решать. Предлагаю по справедливости — себе я времяночку заберу, стойматериалы, что остались, — Старик-то сдуру закупил всего в двойном комплекте, так что паркета импортного, компактов фаянсовых и прочего добра много осталось, — ну и плазму настенную, — только плазма-то незалитая дерьмом и осталась, ну а вам — дом большой. Живите и радуйтесь.
Так и порешили. И пошли племянники с батей дом отмывать, а Средний — паркет продавать.
Со временем, отмыли конечно. И малолетки работали , и Старший, хоть безмозглый урод, да помогал. Ребятки-то от жизи такой шустрыми выросли, да сообразительными. Сидят, бывало и разговоры у них такие:
— Ну что же – лечтить папашку-то или нет? Сейчас и лекарства новые и методики — повернут мозги ему как надо…
— А нужно ли ему, он и так счастливее нашего ходит?
— Или как вылечится, заведет себе новую жену, народит наследников — он мужчина-то еще хоть куда…
Так вот они и живут в новом и чистом доме. А Средний тем временем, добро-то все продал, да деньги проел, да с барышнями на каруселях прокатал, а Третий, по дальним-то странам поистрепался и обратно притек. Никому он со своей люлькой оказался не нужен, наследства не сыскал, так что пришлось ему к племянникам наниматься — забор красить, для заработка пропитания, так сказать. А тем временем…
Но стоп! Сказка-то одна уже кончилась, а на две мы не договраливались.